С именем Ахмеда ибн Шадлана в истории современного Татарстана многое связано. Он был одним из тех, благодаря кому сегодня в Поволжье живут миллионы мусульман. Однако, несмотря на большой и все возрастающий интерес, мы до обидного мало знаем об этом человеке.
Полное имя этого человека было Ахмед Ибн Фадлан ибн аль-Аббас ибн Рашид Ибн Хамад. У историков нет единодушия в вопросе о его этнической принадлежности: некоторые ученые считают его греком, другие — персом, однако длинный ряд предков с чисто мусульманскими арабскими именами заставляет думать, что он был арабом.
Также нелегко установить и его место на ступенях общественной лестницы Халифата. Пожалуй, наиболее четко о себе он пишет сам: «книга Ахмеда Ибн Фадлана... клиента Мухаммеда Ибн Сулеймана, Хашимида, посла аль-Муктадира к царю сакалибов».
«Клиент» («мавля») представлял собой неполноправного, зависимого человека, находившегося под покровительством или какого-либо арабского племени (что характерно в более ранние времена), или арабского аристократа.
Титул мавлы не был унизительным, а в ряде случаев, если покровителем был знатный вельможа или сам халиф, то и почетным. У историков почти нет сомнений, что патроном Ибн Фадлана был Мухаммед ибн Сулейман, который прославился как удачливый воин, подавивший восстание карматов в Сирии в 903 г., а в 905 г. покорил Египет, ставший в период смут в Халифате независимым.
Посольство, секретарем которого был назначен Ибн Фадлан, имело свою предысторию. Началась она весной 921 г., когда ко двору багдадского халифа aль-Муктадира прибыл представитель далекой северной страны — Абдаллах ибн Башту, по прозвищу Хазарин. Он привез письма правителя булгар халифу, начальнику внутренних покоев дворца Назиру aль-Xaрами и, видимо, везирю Хамиду ибн аль-Аббасу.
Сама возможность и даже необходимость организации посольства в Багдаде была подготовлена наличием древних и прочных связей Востока с Поволжьем и тюркскими странами. Изначально булгарские племена были в зависимости от Хазарии. Но к X в. экономическая мощь и политическая консолидация привели к созданию объединения трех наиболее сильных княжеств. Они повели борьбу за освобождение от власти хазар.
Знаменем и идеологией этой борьбы стал Ислам. Дело в том, что язычество оказалось не в состоянии сыграть роль объединителя различных племен. Кроме того, язычество никак не могло противостоять хазарскому иудаизму.
Ислам начал проникать в Среднее Поволжье довольно рано. Практически сразу после первых купеческих караванов или даже одновременно с ними. На первых порах он, видимо, конкурировал в среде знати с христианством (православными были первые ханы Великой Болгарии в Подонье — Органа, Кубрат и его сыновья) и иудаизмом (центром его распространения в Поволжье с начала VIII в. становится Хазария). Но уже в начале X в. Ислам побеждает.
Победа Ислама была в значительной мере предопределена наличием сильных мусульманских общин — выходцев из Средней Азии в Булгарии. Этот факт нашел отражение даже в официальной булгарской историографической традиции.
В ее древнейшем варианте, сохранившемся в труде арабского купца и дипломата из Андалузии Абу Хамида аль-Гарнати сообщается, что Ислам был принят эмиром булгар после его излечения «одним факихом из Бухары». Вслед за этим в Ислам перешло все население Булгарии, и именно благодаря этому обстоятельству оно победило в сражении войско хазарского кагана.
В другой, более поздней версии, дошедшей до нас в преданиях, записанных в XVIII — XIX вв., сюжет этот изложен более подробно и приписывает распространение Ислама в Булгарии трем сахабам (сподвижникам) Пророка Мухаммада (мир ему). Один из них излечил дочь правителя от смертельного недуга и, женившись на ней, дал начало новой мусульманской династии.
С точки зрения исторической реальности сюжет этот носит легендарный характер. Это было ясно уже такому реалистически мыслящему просветителю, как Ш. Марджани, подвергшему эту версию резкой критике.
Кроме того, ни одна официальная булгарская традиция не упоминает в связи с принятием новой религии багдадских халифов. И это не случайно. Сами булгары четко и недвусмысленно указывают, откуда пришел Ислам в Поволжье, и какие религиозные связи оставались для булгар актуальными на протяжении многих веков — Средняя Азия и Бухара.
Недаром первые булгарские монеты являлись подражаниями саманидскому чекану, вплоть до дат и центров чеканки (Бухара, Самарканд, Чач). Видимо, гораздо позднее эта традиция была переосмыслена, а приоритет в распространении Ислама стал связываться не с анонимным бухарским факихом, а прямо со сподвижниками Пророка (мир ему).
В чисто богословском аспекте это играет важнейшую определяющую роль. Дело в том, что в IX-X вв. в Средней Азии, особенно при дворе Саманидов наибольшее распространение получил ханафитский мазхаб (богословско-правовая школа), в то время как в Багдаде утвердились толки имамов Шафии и Ханбаля.
По ряду замечаний Ибн Фадлана, описывавшего «ошибки» религиозной практики (особенности чтения пятничной проповеди, призыв на молитву и т.д.) можно заключить, что булгары следовали в ней как раз школе Абу Ханифы. Все это убедительно свидетельствует о приоритете среднеазиатского центра Ислама на выбор веры.
Когда же состоялось официальное принятие Ислама? Трудно ответить на него со всей определенностью, но, по целому ряду фактов, можно сказать, что уже отец «малика булгар» Алмыша, завязавшего переговоры с багдадским халифом, был мусульманином. Ислам исповедывал и сам Алмыш, и, определенно, часть его ближайших сподвижников (тот же Абдаллах Ибн Башту и др.) и подданных (например, клан баранджар имел даже свою деревянную мечеть).
Все это заставляет думать, что Ислам стал завоевывать позиции в Среднем Поволжье уже в IX в. Остается, однако, неясным, почему правитель булгар, имевший такие прочные связи с державой Саманидов, отправил посольство именно в Багдад?
Очевидно, что такое решение было вызвано рядом обстоятельств. Булгария, состоявшая из трех крупных объединений племен, вступила в пopу создания единого государства и стала тяготиться зависимостью от хазарского кагана.
А она проявлялась во всем: и в обременительной дани, и в оскорбительном захвате дочерей Алмыша в жены кагана, а фактически в заложницы, и даже в титуле, который носил Алмыш. Древнетюркский титул «эльтебер» означал зависимость его носителя от кагана — верховного правителя.
Такое положение требовалось изменить. Но для прямого военного столкновения с Хазарией у Алмыша не было сил. Необходимо было искать союзников. Саманиды ими быть не могли по ряду причин: они вообще редко вмешивались в европейскую политику, поскольку их интересы были сосредоточены в Хорасане; кроме того, сама их империя переживала период неуклонного упадка и распада, который произошел уже в середине X в. Другой дружественной силы, которая могла бы помочь в борьбе с Хазарией, у булгар не было.
И тут помогли давние торговые и этнические связи. Булгары знали, что мусульмане Багдада являются злейшими врагами хазар. Возможно, они даже знали арабские исторические труды о войнах арабов с хазарами в VIII в. или хотя бы рассказы о них.
В письме Алмыш — «малик / правитель булгар» (или, как его именует Ибн Фадлан, «малик сакалиба» [сакалиба — мн. число от саклаб — в представлениях арабов оседлое население северных стран: немцы, славяне, финно-угры, в отличие от тюрок — кочевых народов]) просил халифа о «присылке к нему людей, которые бы наставили его в вере, преподали ему законы Ислама, построили для него мечеть, воздвигли для него кафедру, чтобы установить на ней от его имени призыв к вере в его собственной стране и во всех областях его государства», и еще он особо настаивал на помощи в «постройке крепости, чтобы укрепиться в ней от царей, своих противников».
Разумеется, даже имея эти письма, сразу попасть на прием к халифу нечего было и думать. Однако посол нашел при дворе человека, который помог ему получить аудиенцию у халифа и вручить ему письма. Им оказался некий тюрок Текин (или Тегин), занимавшийся до прихода на службу к халифу продажей железа гузам в Хорезме и даже живший в Булгарии.
В результате сложной дипломатической игры, в которой участвовали тюркская гвардия в лице Текина, хранитель внутренних покоев дворца Назир аль-Харами, а также сам халиф, возникло решение послать ответное посольство на край ойкумены, чтобы заключить союз с «великим северным государством булгар и сакалиба».
В результате интриг и лоббирования главой посольства был назначен Сусан ар-Расси. В состав посольства вошли Текин и Барс (еще один воин-гулям, родом булгарин, имевший прозвище Саклаб), небольшая охрана, слуги, а также знатоки мусульманского права и религиозные учителя.
В качестве секретаря в его состав включили Ахмеда ибн Фадлана. Решение это диктовалось, скорее всего, необходимостью иметь в посольстве грамотного, широко образованного, имеющего опыт переговоров человека, который должен был руководить, собственно, всей дипломатической работой.
Трудности ждали посольство практически сразу за пределами городских застав Багдада. Вначале миссия направилась в Рей, где правил Ахмед ибн Али, захвативший его в 919 г. после разгрома халифских войск под командованием Мухаммеда ибн Сулеймана. Опасные переговоры с мятежным эмиром прошли успешно, и он даже дал согласие подчиниться халифу.
Однако далее все посольство едва не погибло, когда недалеко от города Аамгана (Табаристан) им повстречался другой мятежный правитель, взимавший дань за проезд по своей территории. Дипломаты и богословы вынуждены были скрываться среди каравана, выдавая себя за обычных купцов. Ибн Фадлан скупо пишет об этом приключении, которое поставило саму их жизнь на карту.
К счастью, в Нишапуре они встретили войска полководца саманидов Хам-мавейха Куса, и далее их путь до Бухары, пролегал уже по охраняемой дороге. Визит в столицу саманидов был вызван не только дипломатическим этикетом — желанием поздравить со вступлением на трон эмира Наср Ибн Ахмеда II, но и сугубо прагматическими причинами — получить четыре тысячи динаров за выморочное халифское поместье. Хотя «безбородый мальчик-эмир» (характеристика Ибн Фадлана) и обещал оказывать всяческое содействие и богато одарил послов, но деньги выплатить категорически отказался.
Руководство посольства, зная, что без денег нет реальных шансов на успех миссии, провело в Бухаре 28 дней в изнурительных переговорах, но все безрезультатно. После того, как наметилась полная неудача дальнейших переговоров, понимая, что и далее данное предприятие не сулит никаких наград, его покинули почти все арабы, включая почти всех вероучителей и законоведов, справедливо ссылавшихся на отсутствие жалованья.
Только сохранивший энергию оптимист Ибн Фадлан, ставший уже на пути в Нишапур фактическим главой миссии, пытался, несмотря ни на что, спасти ее. Поддержку оказывали ему только Текин и Барс Саклаб. Именно они решили продолжить путь, чтоб довести миссию до конца.
Осенью 921 г. поредевшее посольство достигло Хорезма. Двигаться в Поволжье было уже поздно, и было решено зимовать в Гургандже (Джурджане). Перезимовав в городе, посольство 4 марта 922 г. двинулось на север. Но перед этим его покинули последние оставшиеся — богослов и законовед, - «побоявшись въехать в эту страну».
Нет смысла описывать все перипетии этого многотрудного путешествия через земли огузов и башкир. Достаточно сказать, что на пути в страну булгар Ибн Фадлан стремился установить дипломатические отношения с вождями огузов и пытался распространить среди них Ислам, читая Коран и отвечая на вопросы об Аллахе.
И постоянно он выступает как глава посольства, отодвинув в тень Сусана, который, видимо, был только рад уйти от всех посольских дел. Кроме этой деятельности, Ахмед, скорее всего, вел подробные записи обо всем увиденном и услышанном, недаром его сведения об обычаях огузов отличаются точностью и подтверждаются другими источниками.
Посольство прибыло в Булгарию в ставку Алмыша после тяжелого семидесятидневного пути 12 мухаррама 310 г. (12 мая 922 г.). Уже за «три дня и три ночи» послов встречали четыре малика, подвластных правителю булгар, его братья и сыновья.
Оказанная высокая честь подчеркивала значение, которое придавали булгары миссии багдадского халифа. Наконец, арабы увидели легендарного «малика сакалиба» Алмыша, которого уже отчаялись найти в преддверии стран «моря Мрака».
Алмыш был моложав и полон сил. Уже от отца он унаследовал правоверие и стремление объединить страну. Однако на этой стезе его ждали значительные трудности.
Одна из них — противостояние могущественной Хазарии, не желавшей расставаться с источником поступления в свою казну. Другая — недовольство части булгарских родов и племен, державшихся прежних верований, не принимавших Ислам и отказывавшихся признать верховенство власти Алмыша.
Одно такое выступление, случившееся через некоторое время после прибытия посольства, описал Ибн Фадлан. Племя сувар (суваз), входившее в объединение эсегель (чигиль), отказалось подчиняться Алмышу и открыто выступило против него. Нельзя исключить, что вступление было инспирировано хазарами, не желавшими усиления булгар.
Но у эльтебера Алмыша были и союзники. Часть западных огузов, через земли которых проходила караванная дорога в Хорезм, была дружественна булгарам. Их вождь Этрек даже выдал за Алмыша свою дочь.
Несомненно, что в лице Алмыша булгары имели дальновидного и мудрого государственного деятеля, сравнимого с другими объединителями народов: Хлодвигом во Франции, Олегом на Руси, Артуром в Британии.
Едва узнав о прибытии посольства, эльтебер развернул активную деятельность. Уже на третий день он собрал свою знать - «маликов» и предводителей племен – и устроил пышный прием в честь прибытия багдадского посольства. Он явно использовал этот повод, чтобы показать подданным легитимность своей власти, признаваемой даже далеким и могущественным халифом - потомком Пророка (мир ему).
Большую активность в этом проявляет секретарь посольства. Он наставляет правителя в вопросах веры (хотя и без большого успеха), участвует в торжественных мероприятиях по облечению Алмыша властью, которыми руководил ар-Расси, и присутствует на пирах в шатре эльтебера, составляя необходимую документацию и ведя переговоры.
Принимая освящение своей власти именем халифа, Алмыш по совету Ибн Фадлана принимает имя Джафар ибн Абдаллах, сходное с именем халифа ал-Муктадира. Чуть позже, на съезде булгарских племен на реке Джаушир (видимо, современная р. Малый Черемшан), его власть признали многие мелкие правители и племена. Других же он спустя некоторое время сумел привести к покорности силой.
С этого времени Булгария как государство, можно сказать, оформилась окончательно на политической карте мира. И в этом смысле приезд посольства сыграл роль официального дипломатического признания нового исламского государства.
Однако безоблачные отношения правителей булгар с послами длились недолго. Уже через неделю Алмыш вызвал Ибн Фадлана и устроил бурную сцену с обвинениями.
Даже принимая во внимание, что в «Записке» она намеренно сглажена автором, эти слова недвусмысленно свидетельствуют о недовольстве правителя булгар. Резко бросив в лицо обвинения в «пустой» трате посольством денег, Алмыш отказался принять шафиитскии мазхаб вместо привычного ханафитского.
Нет смысла пересказывать все виденное и описанное Ибн Фадланом в странах «седьмого климата», как тогда называли арабские географы Поволжье и Приуралье. Это должно стать предметом специального разбора. Для нас важен другой аспект: описывая других, чужих для него людей, даже иноверцев, просвещенный араб-мусульманин не обличает с пафосом их заблуждений, не живописует их как дикарей.
Наоборот, увидев чужую, часто непонятную ему жизнь, он жадно впитывает в себя разнообразные впечатления, старается проникнуть в этот загадочный и такой привлекательный своей простотой, почти идиллический мир. В описаниях Ибн Фадлана мы не найдем черт угрюмого превосходства цивилизованного городского скептика, а только точные, сочные рассказы об увиденном и услышанном в северных краях ойкумены.
Однако неумолимо наступала осень. Происходило нежелательное обострение отношений с Хазарией. Из заоблачных политических грез приходилось спускаться на грешную землю. Хазары грозили войной непокорному Алмышу, а тот так и не получив желанной поддержки от багдадских единоверцев, уже не стремился к резкому противостоянию с каганатом.
Как бы ему ни был симпатичен Ибн Фадлан и интересны его рассказы, само присутствие посольства из Багдада на Волге раздражало хазар и делало Алмыша в их глазах мятежником. И он уже не удерживал арабов при себе. Все это заставило посольство поторопиться с отъездом.
Точное время отбытия и маршрут миссии из Булгарии в Багдад неизвестны, так как середина и конец рукописи утрачены. Остается только догадываться по косвенным данным о маршруте обратного пути: часть историков считает, что он пролегал через Хазарию, другие — через Хорезм, где посольство опять зимовало, а весной, перейдя Каракумы, через город Нису добралось до Багдада.
Обратно посольство прибыло, скорее всего, весной 923 г. При дворе халифа все, однако, уже охладели к «северному проекту». Ни одна из целей миссии не была выполнена: огузы Ислама не приняли, булгары продолжали поддерживать более тесные связи со Средней Азией, коалицию против хазар сколотить не удалось. Требовалось найти виновника провала.
Мы никогда не узнаем о характере и окончательном решении комиссии, разбиравшей дело участников миссии, но совершенно ясно, что благодаря этому разбирательству и появилась известная «Записка», в которой неискушенный в придворных интригах Ибн Фадлан пытается оправдаться.
Он пишет о своей активности (что во все века только отягчало вину в глазах власть предержащих), о трудностях пути, об ошибках главы посольства, его инертности и непрофессионализме, о своих попытках поддержать престиж повелителя правоверных и т.д., пытаясь сделать чтение еще и занимательным. Но судя по тому, что «Записка» сохранилась лишь в отрывках, Ибн Фалдан и был выбран виновным и предан опале.
Крах посольства означал конец карьеры Ибн Фадлана. Однако, несмотря на очевидный провал миссии, значение ее благодаря наблюдательности и работоспособности Ибн Фадлана бесценно. И дело не только в том, что посольство дало мощный импульс распространению Ислама в среде булгар, но и в том, что оно открыло для цивилизованного мира огромную страну, раздвинуло культурную ойкумену до Средней Волги.
Именно секретарю этого посольства мы обязаны яркими описаниями обычаев, нравов и обрядов многих народов Поволжья. И его вклад в историю был по праву высоко оценен потомками.
Как пишет «Энциклопедия Ислама», изданная в Лондоне, «отчет имеет огромный исторический, географический и этнографический интерес и показывает, что Ибн Фадлан располагал чрезвычайными возможностями для наблюдения, позволявшими ему извлекать массу необычайно важной информации о народах, которых он имел возможность видеть сам или о которых ему рассказывали во время путешествия». Поэтому сегодня, можно сказать, что мы смотрим в историю X в. глазами Ибн Фаллана.
Что же касается Булгарии, то благодаря этому посольству состоялось ее дипломатическое признание. С тех пор восточные дипломаты и историки стали пристальнее всматриваться в политические процессы в бурлящей Восточной Европе, где появилось самое северное исламское государство — единственный и естественный союзник для любой восточной страны, имеющей интересы в Поволжье и надежный торговый партнер для всех купцов, торгующих северными товарами.
Сo времени Ибн Фадлана ни одно географическое сочинение уже не обходилось без упоминания булгар. Их описания вошли в традицию, и сведения о них переписывались, дополнялись и изменялись, особенно, после того, как Булгария окрепла и стала мощным средневековым государством.
Искандер Измайлов, кандидат исторических наук